Анализ рассказа «Бежин луг» Тургенева. Пересказ произведения "Бежин луг" Тургенева И.С Рассказы ребят из бежин луг

Как объяснить, почему рассказ называется «Бежин луг»? Какие еще произведения, названные по месту происходящих в них событий, вы читали?

Рассказ называется «Бежин луг» по месту, где происходили его события. Бежин луг находится в тринадцати кило-метрах от имения И. С. Тургенева Спасское-Лутовиново. Кроме маленьких рас-сказов, названных по месту, где происхо-дили события, в них описанные, есть большие произведения, например роман- эпопея «Тихий Дон» М. А. Шолохова.

На какие приметы хорошей летней погоды, которые знал русский земледелец, указывает Тур-генев?

Рассказ «Бежин луг» начинается с очень подробного описания всех примет стойкой хорошей погоды летом в средней полосе России. Это описание не только точно, но и красиво. Мы вместе с автором наблюдаем за тем, как изменяется небо над нами, и учимся связывать красоту живой природы с теми явлениями, кото-рые эта красота помогает понять. Перед нами своеобразный прогноз погоды, кото-рый умел составлять русский крестьянин XIX века.

Читаем в начале рассказа:

«С самого раннего утра небо ясно; утренняя заря не пылает пожаром: она разливается кротким румянцем…»;

«Солнце — не огнистое, не раскален-ное, как во время знойной засухи, не тускло-багровое, как перед бурей, но свет-лое и приветно лучезарное…»;

«Верхний, тонкий край растянутого об-лачка засверкает змейками…»;

«Но вот опять хлынули играющие лу-чи, — и весело и величаво, словно взле-тая, поднимается могучее светило…».

Попробуйте описать состояние летней приро-ды: утром, днем, вечером.

Мы только что вспомнили, как в рассказе описано утро. Сейчас понаблюда-ем за вечером: «К вечеру эти облака ис-чезают; последние из них, черноватые и неопределенные, как дым, ложатся розо-выми клубами напротив заходящего солн-ца; на месте, где оно закатилось так же спокойно, как спокойно взошло на небо, алое сиянье стоит недолгое время над по-темневшей землей, и, тихо мигая, как бережно несомая свечка, затеплится на нем вечерняя звезда».

Можно взять и другой фрагмент, но каждое описание доносит до нас и красоту природы, и точную характеристику зна-комых крестьянам примет летней погоды.

Опишите первую встречу охотника с крестьян-скими ребятишками из соседних деревень. Подоб-но автору дайте общую характеристику мальчиков.

«Детские звонкие голоса раздались во-круг огней, два-три мальчика поднялись с земли… Это… были крестьянские ребя-тишки из соседних деревень…»; «Всех мальчиков было пять: Федя, Павлуша, Ильюша, Костя и Ваня». Мальчики вы-ехали в ночное и до появления охотника были заняты беседой. Им было от семи до четырнадцати лет. Все ребята были из разных по достатку семей, и поэтому они различались не только одеждой, но и ма-нерой держаться. Но мальчики были дружны между собой и с интересом разго-варивали, их беседа привлекла внимание охотника.

Создайте портрет одного из мальчиков по ва-шему выбору.

Чаще всего ученики выбирают для опи-сания Павлушу как самого смелого и ре-шительного мальчика. Но некоторые де-вочки выбирают Ильюшу за то, что он знал много страшных историй и их можно включить в рассказ, что делает повество-вание интересней. Те, кто хочет ответить покороче, выбирают портрет Вани.

Рассказ о любом мальчике должен быть небольшим. Мы предлагаем построить его по общему плану.

Внешний облик мальчика.
Его роль среди приятелей у костра.
Рассказанные им истории.
Отношение к чужим рассказам.
Представление о характере мальчика.
Отношение автора к этому герою.

Если вы выбираете для рассказа Павлу-шу, то нужно обязательно решить, как вы объясняете причину его гибели. Чаще все-го говорят о нелепой случайности, но нельзя не учитывать, что Павлуша был очень смелым и пошел на неоправданный риск, а это могло его погубить.

В рассказе очень коротко и четко дан портрет каждого из мальчиков и подробно рассказаны их истории. Так что выбрать из текста нужные предложения и соеди-нить их в один рассказ по приведенному выше плану нетрудно.

Какой персонаж вам понравился больше всех? Кто из мальчиков, как вам кажется, больше всего нравится автору? Попробуйте доказать это текстом.

Когда обсуждают тех мальчиков, кото-рых мы видим у костра, симпатии боль-шинства оказываются на стороне Павлу-ши. И его преимущества легко доказать: он смел, решителен, менее своих товари-щей суеверен. Поэтому каждый его рас-сказ о таинственных событиях отличает стремление понять причины того, что происходит, а не желание искать в этих событиях страшную тайну. Но Павлуша нравится не только большинству читате-лей, сам И. С. Тургенев говорит о своей симпатии к нему на страницах рассказа: «Малый был неказистый, — что и гово-рить! — а все-таки он мне понравился: глядел он очень умно и прямо, да и в голо-се у него звучала сила».

Тургенев назвал истории, рассказанные маль-чиками, сначала россказнями, затем преданиями, потом поверьями. Современные ученые называют их быличками. Объясните, что обозначает каждое из этих слов. Какое из них точнее передает особен-ности рассказов детей?

Россказнями обычно называют недо-стоверные рассказы людей, которые пы-таются обмануть своих слушателей. Чаще всего это слово используют, пренебрежительно оценивая чей-то неправдивый рас-сказ о событиях. Преданием чаще всего называют устный рассказ об историче-ских событиях или деятелях, который пе-редается из поколения в поколение. Этот жанр фольклора часто заменяют словом легенда, которая также повествует о дав-но прошедших событиях. Близкое значе-ние имеет и слово поверье. Слово былин-ка было создано недавно и используется при характеристике произведений фольк-лора, в которых речь идет о событиях, где участвовали сами рассказчики или близ-кие им люди.

Перескажите близко к тексту одну из быличек. Попробуйте объяснить, как она могла появиться .

Можно использовать самую первую быличку, которую охотник услышал от Ильюши. Это рассказ о том, что произош-ло на рольне — крохотной бумажной фаб-рике, на которой работали мальчики. Ос-тавшись ночевать на своем рабочем месте, они только начали рассказывать всякие страшные истории и вспомнили о домо-вом, как сразу же услышали чьи-то шаги. Они испугались прежде всего потому, что были уверены: домового можно услы-шать, но нельзя увидеть. А шаги и возня над их головами были отчетливо слышны, да еще кто-то стал спускаться по лестни-це… И хотя дверь в ту комнату, где все они лежали, распахнулась и никого там они не увидели, это их не успокоило. По-том вдруг кто-то «как закашляет, как за-перхает, словно овца какая…».

В каждом классе находятся ученики, которые тут же говорят об овце, которая, наверное, случайно забрела на бумажную фабричку и стала бродить по ее лестни-цам, а перепуганные ребята приняли зву-ки, которые слышали, за проделки домо-вого.

Так, бытовыми наблюдениями можно объяснить каждую из рассказанных у ко-стра историй. При этом важно не то, что страхи чаще всего оказывались плодом выдумки, а то, как изобретательны были рассказчики и как они стремились разоб-раться в причинах самых разных проис-шествий.

Сравните рассказы Павлуши и Ильюши о све-топреставлении. Чем отличаются представления мальчиков? Выберите для пересказа одно повество-вание и объясните свой выбор.

Рассказы об одном и том же эпизоде — о солнечном затмении (светопреставле-нии) — у Павлуши и Ильюши резко отли-чаются друг от друга. Павлуша рассказы-вает очень лаконично, коротко, он видит в событиях, которые вызвали светопрестав-ление, смешную сторону: трусость своих односельчан, неумение понять, что же про-исходит. Ильюша же, напротив, полон вос-торга перед необычным событием, и ему не приходят в голову никакие шутки. Он даже склонен немного попугать слушате-лей и утверждает, что «придет он (Триш-ка), когда наступят последние времена».

Выбирая одно повествование для своего пересказа, нужно объяснить, почему сде-лан выбор. Обычно мальчики выбирают рассказ Павлуши за лаконизм речи, за ве-селую усмешку над тем, что пугает дру-гих. Девочки же часто сочувствуют Илью-ше, а некоторые даже склонны сопережи-вать его страхам.

Как вы можете объяснить финал рассказа «Бежин луг»?

Финал рассказа «Бежин луг» прост и естествен. Охотник проснулся раньше мальчиков, которые спали у костра, и от-правился к своему дому. Таков финал многих рассказов сборника «Записки охотника» И. С. Тургенева, в который входит и «Бежин луг». В каждом из них охотник покидает то место, где с ним про-изошли какие-то события, и отправляется домой. Но в финале рассказа «Бежин луг» есть примечание, которое сделал автор: «Я, к сожалению, должен прибавить, что в том же году Павла не стало. Он не уто-нул: он убился, упал с лошади. Жаль, славный был парень!» Так, в повествова-ние о судьбе героя, который вызвал у ав-тора симпатию, добавлено трагическое за-вершение.

Проследите за приемами, которыми пользу-ется автор, создавая портрет Павлуши: «Его некра-сивое лицо, оживленное быстрой ездой, горело смелой удалью и твердой решимостью». Какие ху-дожественные приемы использует автор?
Перескажите близко к тексту фрагмент рас-сказа, где автор дает описание природы.

Готовя пересказ, нужно поработать с художественным текстом: разметить ло-гические ударения, паузы. Вот так может выглядеть разметка части текста.

Подготовьте речевые характеристики мальчи-ков из рассказа «Бежин луг».

Мальчиков у костра было пятеро, и каждый из них отличается голосом, мане-рой общения, речью. Ильюша говорит «сиплым и слабым голосом», он очень многословен и склонен к повторениям. У Павлуши «в голосе звучала сила», он четок и убедителен. Костя говорил «тон-ким голоском» и при этом умел описать события. Федя «с покровительствующим видом» поддерживал беседу, но сам до рассказов историй не снисходил. Не сразу услышали мы и «детский голос» Вани, которому было еще рано быть рассказчи-ком.

Можно очень подробно рассказывать о манере говорить Павлуши и Ильюши, ко-торые сильно отличаются друг от друга своими речевыми характеристиками.

Павлуша говорит четко, мыслит логич-но, при рассказе стремится обосновать свои суждения. Он, пожалуй, один наде-лен чувством юмора, умением видеть ко-мическую сторону событий, которые на-блюдает.

Ильюша многословен и склонен к по-вторениям, он эмоционально переживает то, о чем рассказывает, и даже не пы-тается организовать свою речь или найти сколько-нибудь убедительные доказатель-ства правдивости своих рассказов.

Там, где Павлуша смеется, Ильюша пу-гается, там, где Павлуше ясны бытовые причины событий, Ильюша все рисует в мрачном тумане таинственности.

Можно сделать вывод, что речевая ха-рактеристика помогает понять характер человека.

Как удается автору показать различное отно-шение к каждому из мальчиков в рассказе «Бежин луг»? Найдите слова, которые показывают это от-ношение.

Сначала И. С. Тургенев собирается прос-то познакомить читателя с мальчиками. Описывая каждого из них, он об одном сказал — «а все-таки он мне понравил-ся…», а о Косте — он «возбуждал мое лю-бопытство своим задумчивым и печаль-ным взором». Но после первого знакомст-ва автор не раз добавляет попутные уточ-нения. Ильюша отвечает «…сиплым и слабым голосом, звук которого как нельзя более соответствовал выражению его лица…», немного спустя слышим мы и «дет-ский голос Вани».

Однако самое убедительное доказатель-ство отношения автора к каждому из сво-их героев звучит в описании самих исто-рий, рассказанных мальчиками, в словах автора, которые сопровождают эти исто-рии. Стоит вспомнить, как об одном и том же событии рассказывали Павлуша и Ильюша, и мы сразу же скажем, что сим-патии автора на стороне Павлуши.

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском

На этой странице материал по темам:

характеристика кости из рассказа бежин луг по плану
кто в рассказе бежин луг произносит кто какую историю
иванов почему вам понравился?из рассказа возвращение
смотреть бесплатно метафоры из рассказа бежин луг
портрет кости из бежиного луга

Описание презентации по отдельным слайдам:

1 слайд

Описание слайда:

«Бежин луг» Автор презентации: Печказова Светлана Петровна, учитель русского языка и литературы МБОУ «Лицей №1» р.п.Чамзинка Республики Мордовия История создания рассказа И.С.Тургенева ДИДАКТИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛ ПО ЛИТЕРАТУРЕ В 6 КЛАССЕ

2 слайд

Описание слайда:

ознакомить с творческой историей создания рассказа И.С.Тургенева «Бежин луг», подготовить учащихся к пониманию его темы, идеи, основных образов, особенностей изобразительно-выразительных средств языка Цель:

3 слайд

Описание слайда:

И.С.Тургенев – охотник Охотничьими тропами по Орловской, Тульской, Курской и Калужской губерниям пролегали дороги И.С.Тургенева. Он был страстным «ружейным охотником». Бродя с ружьём за плечами, писатель изучал сердце России – её народ. Он встречался с мужиками, бабами, крестьянскими ребятишками, и эти встречи, глубоко запавшие в его душу, искали выражения на страницах его произведений. В 40-50е годы XIX века писатель создал несколько произведений, объединённых в один сборник «Записки охотника». Темы рассказов сборника многообразны: здесь и описание помещиков, угнетающих крепостных крестьян, и светлые образы простых мужиков, сумевших сохранить доброту и искренность в нечеловеческих условиях, и поверья, сказки русского народа, и, конечно же, прекрасные картины природы средней полосы России.

4 слайд

Описание слайда:

«Записки охотника» В 1852 году вышел сборник «Записки охотника», который принёс Тургеневу широкую известность. Основная тема 20-ти рассказов, вошедших в сборник, – взаимоотношения помещиков и крестьян, поруганное человеческое достоинство русского мужика. Во всех рассказах присутствует один и тот же герой – Пётр Петрович, дворянин из села Спасское. Он рассказывает о случаях, происходивших с ним во время охоты. Автор наделил своего рассказчика тонкой наблюдательностью, особым чувством прекрасного, что помогает точнее и колоритнее передать читателю различные ситуации.

5 слайд

Описание слайда:

Основная тема и идея «Записок охотника» изображение простого русского народа, крепостных крестьян, оценка их высоких духовных и нравственных качеств, показ нравственного оскудения русского дворянства Тема: протест против крепостного права Идея:

6 слайд

Описание слайда:

«Бежин луг» В основу рассказа «Бежин луг» был положен случай, который однажды произошёл с Тургеневым. Однажды в прекрасный июльский день, когда погода установилась надолго, Тургенев весь день провёл на охоте. Но возвращаясь домой, он заблудился. Долго блуждал он по ночному лесу, пока не вышел на Бежин луг. Здесь, у костра, он познакомился с деревенскими мальчиками, которые вышли в ночное время пасти табун лошадей. Лунная росистая летняя ночь, едва слышно журчит река, горит костер, чуть поодаль щиплют траву кони. Тихо, уютно. У костра несколько ребят. Они пасут коней и коротают время, рассказывая разные истории.

7 слайд

Описание слайда:

«Бежин луг» В 1851 года рассказ «Бежин луг» был напечатано в журнале «Современник». Первая запись о замысле создания рассказа «Бежин луг» была сделана в августе 1850 года: «Бежин луг. Описать, как мальчики гоняют лошадей в пустыри на ночь». Места, упоминаемые в рассказе, реально существуют: Бежин луг находится в 13 км от Спасского-Лутовинова, там же есть Парахинские кусты, деревня Варнавицы, село Шаламово и др.

8 слайд

Описание слайда:

9 слайд

Описание слайда:

Герои рассказа «Бежин луг» Федя – стройный мальчик лет четырнадцати, с красивыми и тонкими, немного мелкими чертами лица, кудрявыми белокурыми волосами и постоянной полувесёлой, полурассеянной улыбкой. Ваня мальчик лет семи смирнёхонько прикорнул под рогожей, изредка выставляя из-под неё русую кудрявую голову. У Павлуши волосы были всклокоченные, чёрные, глаза серые, скулы широкие, лицо бледное, рябое, рот большой, но правильный, вся голова огромная, как гворится, с пивной котёл, тело приземистое, неуклюжее. Илюша был горбонос, с вытянутым, подслеповаым лицом, которое выражало какую-то тупую, болезненную заботливость, сжатые губы его не шевелились, сдвинутые брови не расходились – он словно всё щурился от огня. Костя – мальчик лет десяти, маленький, тщедушный, бедно одетый; взгляд его был задумчивым и печальным; всё лицо невелико, худо, в веснушках, книзу заострено, как у белки; губы словно хотели что-то высказать.

10 слайд

Описание слайда:

И.З.Суриков «В ночном» Летний вечер. За лесами Солнышко уж село; На краю далёком неба Зорька заалела; о Но и та потухла. Топот В поле раздается; То табун коней в ночное По лугам несется. о Ухватя коней за гриву, Скачут дети в поле. То-то радость и веселье, То-то детям воля! 0 По траве высокой кони На просторе бродят; Собралися дети в кучку, Разговор заводят. И на ум приходят детям Бабушкины сказки: Вот с метлой несётся ведьма На ночные пляски; о Вот над лесом мчится леший С головой косматой, А по небу, сыпля искры, Змей летит крылатый. о И какие-то все в белом Тени в поле ходят... Детям боязно - и дети Огонёк разводят. о И трещат сухие сучья, Разгораясь жарко, Освещая тьму ночную Далеко и ярко…

"Бежин луг" - рассказ И. С. Тургенева, вошедший в сборник "Записки охотника". В период создания этого проводил много времени в деревне. Основными его собеседниками были охотники, которые сильно отличались от остальных сельских жителей. Именно эти рассказы, а также удивительная природа и послужили вдохновением для создания цикла "Записки охотника". Рассказ "Бежин луг" - небольшое по объему произведение, изобилующее описаниями прекрасных и безмятежных русских пейзажей.

Начинается повествование с того, что в один теплый июльский день охотник теряется в лесу. Долго он блуждает по неизвестным тропинкам, но найти дорогу домой так и не может. Уже совсем отчаявшись и чуть было не упав в обрыв, охотник вдруг замечает костер. Откуда ни возьмись, навстречу ему с лаем выбегают две большие собаки, а следом за ними - деревенские мальчики. Охотник узнает, что ребята пришли ночью пасти лошадей, так как днем животным не дают покоя насекомые и жара.

Скромно устроившись под кустом рядом с костром, путник делает вид, что спит, хотя на самом деле он наблюдет за мальчиками. Охотник не хочет их стеснять, поэтому и не показывает, что все видит и слышит. Ребята, немного расслабившись, возобновляют прерванное общение. Звенит и переливается их голосами Бежин луг.

Характеристика мальчиков. Особенности внешности

Ребят у костра пятеро: Федя, Павлуша, Ваня, Костя и Илюша. Бежин луг - так называется место, куда они выгнали пастись лошадей. Федя - самый старший на вид, ему около 14 лет. С первого взгляда охотник понимает, что мальчик из богатой семьи, и что он пришел с ребятами не из-за нужды, а ради развлечения. Это видно по его манере общения, по аккуратной новой одежде и по тонким чертам лица.

Второй мальчик - Павлуша. За внешней его непривлекательностью скрывается удивительная сила характера. Мальчик сразу вызывает большую симпатию у охотника. Несмотря на то что ему всего лишь двенадцать лет, Павел ведет себя, как самый взрослый. Он успокаивает мальчиков, когда их что-то пугает, в каждом его слове прослеживается рассудительность и смелость. Рассказ "Бежин луг" - произведение, в котором Тургенев с особой любовью описывает обычных крестьянских детей, каждый из которых представляет будущее страны.

Илюша того же возраста, что и Павлуша. У него ничем не примечательное лицо, на котором лежит отпечаток болезненной заботливости о чем-то. Именно Илюша рассказывает больше всех историй, он отличается умением хорошо и увлекательно передавать суть произошедшего. Из таких историй и состоит произведение "Бежин луг". Характеристика мальчиков, данная в рассказе, подчеркивает индивидуальность каждого повествователя.

Костя - мальчик с внимательными и грустными глазами. Веснушчатое лицо его украшают огромные черные глаза, сияющие непонятным блеском, словно он хочет сказать нечто важное, но не может. Ему около десяти лет.

Последний мальчик, самый младший, Ваня. Сначала охотник и не замечает его, так как ребенок лежит, укрывшись с головой рогожей. Это семилетний мальчик с кудрявыми волосами. Он не рассказывает ни одной истории, однако автор восторгается его детской чистотой мышления.

Каждый из ребят занимается своим делом и одновременно ведет беседу. Тишиной вторит им Бежин луг. Рассказы мальчиков очень интересуют охотника, поэтому он всеми силами старается делать вид, что спит.

Домовой

Первым начинает свой рассказ Илюша. Он говорит, что слышал домового, когда они с ребятами после работы оставались ночевать на рольне. Дух пошумел-пошумел над головами у ребят, покашлял и исчез.

Русалка

Следующий случай, о котором Костя услышал от отца. Как-то Гаврила, плотник, пошел в лес и встретил там красивую русалку. Долго звала она Гаврилу, но тот не поддавался. А когда почувствовал, что сил сопротивляться уже не осталось, осенил себя крестным знаменем. Русалка заплакала и сказала, что он тоже всю свою жизнь слезы лить будет вместе с ней. После этого плотника никто веселым больше не видел. Тургенев ("Бежин луг") как бы вкладывает истории мальчиков в один большой рассказ охотника.

Утопленник

Илюша рассказывает о псаре Ермиле, который, возвращаясь поздно домой, увидел маленького барашка на могиле у утопленника. Взял он его себе, а оказалось, что это душа покойника вселилась в животное.

Вдруг собаки соскакивают со своих мест и бросаются в темноту. Павлуша, не задумываясь, бежит за ними проверить, в чем дело. Ему чудится, что волк пробрался слишком близко к ним. Оказалось, что это не так. Охотник невольно залюбовался мальчиком, таким красивым и смелым он был в тот момент. С особой любовью рисует образ Павлуши Тургенев. "Бежин луг" - рассказ, который хоть и заканчивается на минорной ноте, но все же воспевает победу добра над злом.

Беспокойный барин

Илюша продолжает свой рассказ слухами об умершем барине. Как-то встретил его дед Трофим и спросил, что он ищет. Покойник ответил, что ему нужна разрыв-трава. Значит, барин слишком мало пожил, захотелось ему из могилы вырваться.

Церковная паперть

Далее Илюша рассказывает о том, что в можно встретить тех, кто должен умереть в скором времени. Бабка Ульяна увидела сначала мальчика Ивашку, который скоро после этого утонул, а потом и саму себя. Странные и порой страшные образы вызывает Бежин луг. Рассказы мальчиков - настоящее тому свидетельство.

Антихрист

Павлуша подхватывает разговор своим рассказом о солнечном затмении. В их деревне ходило придание, что в тот момент, когда солнце закроется на небе, придет Тришка. Это будет необычный и лукавый человек, который начнет соблазнять грехом всех верующих христиан.

Леший и водяной

Следующим по очереди идет рассказ от Илюши. Он повествует о том, как одного деревенского мужика леший водил по лесу, а тот еле от него отбился. Этот рассказ плавно перетекает в рассказ о водяном. Жила как-то одна девушка Акулина, была она очень красивая. После того как на нее напал водяной, стала она Теперь ходит Акулина вся черная, в рваной одежде и смеется без повода.

Водяной также губит и местного мальчика Васю. Мать его, предчувствуя беду от воды, с большим волнением отпускает его купаться. Однако все же не может уберечь его. Мальчик тонет.

Судьба Павлуши

В это время Павел решает спуститься к реке набрать воды. Возвращается он взволнованный. На вопрос ребят отвечает, что слышал Васин голос, что тот звал его к себе. Мальчики крестятся, говорят, что это плохая примета. Неспроста заговорил с ним Бежин луг. Характеристика мальчиков раскрывает каждый отдельный образ, завуалированно рисуя детей.

Утро и возвращение домой

Проснувшись ранним утром, охотник решает, что пора возвращаться домой. Он тихо собирается и подходит к спящим мальчикам. Все спят, только Павлуша поднимает голову и смотрит на него. Охотник кивает мальчику головой и уходит. Прощается с ним Бежин луг. Характеристика мальчиков требует особого внимания. После окончания чтения стоит еще раз пересмотреть ее.

Заканчивается рассказ словами о том, что Павел впоследствии погибает. Мальчик не тонет, как предсказывают ему истории мальчишек, он падает с лошади и разбивается насмерть.

Был прекрасный июльский день, один из тех дней, которые случаются только тогда, когда погода установилась надолго. С самого раннего утра небо ясно; утренняя заря не пылает пожаром: она разливается кротким румянцем. Солнце — не огнистое, не раскаленное, как во время знойной засухи, не тускло-багровое, как перед бурей, но светлое и приветно лучезарное — мирно всплывает под узкой и длинной тучкой, свежо просияет и погрузится в лиловый ее туман. Верхний, тонкий край растянутого облачка засверкает змейками; блеск их подобен блеску кованого серебра... Но вот опять хлынули играющие лучи, — и весело и величаво, словно взлетая, поднимается могучее светило. Около полудня обыкновенно появляется множество круглых высоких облаков, золотисто-серых, с нежными белыми краями. Подобно островам, разбросанным по бесконечно разлившейся реке, обтекающей их глубоко прозрачными рукавами ровной синевы, они почти не трогаются с места; далее, к небосклону, они сдвигаются, теснятся, синевы между ними уже не видать; но сами они так же лазурны, как небо: они все насквозь проникнуты светом и теплотой. Цвет небосклона, легкий, бледно-лиловый, не изменяется во весь день и кругом одинаков; нигде не темнеет, не густеет гроза; разве кое-где протянутся сверху вниз голубоватые полосы: то сеется едва заметный дождь. К вечеру эти облака исчезают; последние из них, черноватые и неопределенные, как дым, ложатся розовыми клубами напротив заходящего солнца; на месте, где оно закатилось так же спокойно, как спокойно взошло на небо, алое сиянье стоит недолгое время над потемневшей землей, и, тихо мигая, как бережно несомая свечка, затеплится на нем вечерняя звезда. В такие дни краски все смягчены; светлы, но не ярки; на всем лежит печать какой-то трогательной кротости. В такие дни жар бывает иногда весьма силен, иногда даже «парит» по скатам полей; но ветер разгоняет, раздвигает накопившийся зной, и вихри-круговороты — несомненный признак постоянной погоды — высокими белыми столбами гуляют по дорогам через пашню. В сухом и чистом воздухе пахнет полынью, сжатой рожью, гречихой; даже за час до ночи вы не чувствуете сырости. Подобной погоды желает земледелец для уборки хлеба... В такой точно день охотился я однажды за тетеревами в Чернском уезде, Тульской губернии. Я нашел и настрелял довольно много дичи; наполненный ягдташ немилосердно резал мне плечо; но уже вечерняя заря погасала, и в воздухе, еще светлом, хотя не озаренном более лучами закатившегося солнца, начинали густеть и разливаться холодные тени, когда я решился, наконец, вернуться к себе домой. Быстрыми шагами прошел я длинную «площадь» кустов, взобрался на холм и, вместо ожиданной знакомой равнины с дубовым леском направо и низенькой белой церковью в отдалении, увидал совершенно другие, мне не известные места. У ног моих тянулась узкая долина; прямо, напротив, крутой стеной возвышался частый осинник. Я остановился в недоумении, оглянулся... «Эге! — подумал я, — да это я совсем не туда попал: я слишком забрал вправо», — и, сам дивясь своей ошибке, проворно спустился с холма. Меня тотчас охватила неприятная, неподвижная сырость, точно я вошел в погреб; густая высокая трава на дне долины, вся мокрая, белела ровной скатертью; ходить по ней было как-то жутко. Я поскорей выкарабкался на другую сторону и пошел, забирая влево, вдоль осинника. Летучие мыши уже носились над его заснувшими верхушками, таинственно кружась и дрожа на смутно-ясном небе; резво и прямо пролетел в вышине запоздалый ястребок, спеша в свое гнездо. «Вот как только я выйду на тот угол, — думал я про себя, — тут сейчас и будет дорога, а с версту крюку я дал!» Я добрался, наконец, до угла леса, но там не было никакой дороги: какие-то некошеные, низкие кусты широко расстилались передо мною, а за ними, далёко-далёко, виднелось пустынное поле. Я опять остановился. «Что за притча?.. Да где же я?» Я стал припоминать, как и куда ходил в течение дня... «Э! да это Парахинские кусты! — воскликнул я наконец, — точно! Вон это, должно быть, Синдеевская роща... Да как же это я сюда зашел? Так далеко?.. Странно! Теперь опять нужно вправо взять». Я пошел вправо, через кусты. Между тем ночь приближалась и росла, как грозовая туча; казалось, вместе с вечерними парами отовсюду поднималась и даже с вышины лилась темнота. Мне попалась какая-то неторная, заросшая дорожка; я отправился по ней, внимательно поглядывая вперед. Всё кругом быстро чернело и утихало, — одни перепела изредка кричали. Небольшая ночная птица, неслышно и низко мчавшаяся на своих мягких крыльях, почти наткнулась на меня и пугливо нырнула в сторону. Я вышел на опушку кустов и побрел по полю межой. Уже я с трудом различал отдаленные предметы; поле неясно белело вокруг; за ним, с каждым мгновением надвигаясь, громадными клубами вздымался угрюмый мрак. Глухо отдавались мои шаги в застывающем воздухе. Побледневшее небо стало опять синеть — но то уже была синева ночи. Звездочки замелькали, зашевелились на нем. Что я было принял за рощу, оказалось темным и круглым бугром. «Да где же это я?» — повторил я опять вслух, остановился в третий раз и вопросительно посмотрел на свою английскую желто-пегую собаку Дианку, решительно умнейшую изо всех четвероногих тварей. Но умнейшая из четвероногих тварей только повиляла хвостиком, уныло моргнула усталыми глазками и не подала мне никакого дельного совета. Мне стало совестно перед ней, и я отчаянно устремился вперед, словно вдруг догадался, куда следовало идти, обогнул бугор и очутился в неглубокой, кругом распаханной лощине. Странное чувство тотчас овладело мной. Лощина эта имела вид почти правильного котла с пологими боками; на дне ее торчало стоймя несколько больших белых камней, — казалось, они сползлись туда для тайного совещания, — и до того в ней было немо и глухо, так плоско, так уныло висело над нею небо, что сердце у меня сжалось. Какой-то зверок слабо и жалобно пискнул между камней. Я поспешил выбраться назад на бугор. До сих пор я всё еще не терял надежды сыскать дорогу домой; но тут я окончательно удостоверился в том, что заблудился совершенно, и, уже нисколько не стараясь узнавать окрестные места, почти совсем потонувшие во мгле, пошел себе прямо, по звездам — наудалую... Около получаса шел я так, с трудом переставляя ноги. Казалось, отроду не бывал я в таких пустых местах: нигде не мерцал огонек, не слышалось никакого звука. Один пологий холм сменялся другим, поля бесконечно тянулись за полями, кусты словно вставали вдруг из земли перед самым моим носом. Я всё шел и уже собирался было прилечь где-нибудь до утра, как вдруг очутился над страшной бездной. Я быстро отдернул занесенную ногу и, сквозь едва прозрачный сумрак ночи, увидел далеко под собою огромную равнину. Широкая река огибала ее уходящим от меня полукругом; стальные отблески воды, изредка и смутно мерцая, обозначали ее теченье. Холм, на котором я находился, спускался вдруг почти отвесным обрывом; его громадные очертания отделялись, чернея, от синеватой воздушной пустоты, и прямо подо мною, в углу, образованном тем обрывом и равниной, возле реки, которая в этом месте стояла неподвижным, темным зеркалом, под самой кручью холма, красным пламенем горели и дымились друг подле дружки два огонька. Вокруг них копошились люди, колебались тени, иногда ярко освещалась передняя половина маленькой кудрявой головы... Я узнал, наконец, куда я зашел. Этот луг славится в наших околотках под названием Бежина луга... Но вернуться домой не было никакой возможности, особенно в ночную пору; ноги подкашивались подо мной от усталости. Я решился подойти к огонькам и в обществе тех людей, которых принял за гуртовщиков, дождаться зари. Я благополучно спустился вниз, но не успел выпустить из рук последнюю ухваченную мною ветку, как вдруг две большие, белые, лохматые собаки со злобным лаем бросились на меня. Детские звонкие голоса раздались вокруг огней; два-три мальчика быстро поднялись с земли. Я откликнулся на их вопросительные крики. Они подбежали ко мне, отозвали тотчас собак, которых особенно поразило появление моей Дианки, и я подошел к ним. Я ошибся, приняв людей, сидевших вокруг тех огней, за гуртовщиков. Это просто были крестьянские ребятишки из соседних деревень, которые стерегли табун. В жаркую летнюю пору лошадей выгоняют у нас на ночь кормиться в поле: днем мухи и оводы не дали бы им покоя. Выгонять перед вечером и пригонять на утренней заре табун — большой праздник для крестьянских мальчиков. Сидя без шапок и в старых полушубках на самых бойких клячонках, мчатся они с веселым гиканьем и криком, болтая руками и ногами, высоко подпрыгивают, звонко хохочут. Легкая пыль желтым столбом поднимается и несется по дороге; далеко разносится дружный топот, лошади бегут, навострив уши; впереди всех, задравши хвост и беспрестанно меняя ногу, скачет какой-нибудь рыжий космач, с репейником в спутанной гриве. Я сказал мальчикам, что заблудился, и подсел к ним. Они спросили меня, откуда я, помолчали, посторонились. Мы немного поговорили. Я прилег под обглоданный кустик и стал глядеть кругом. Картина была чудесная: около огней дрожало и как будто замирало, упираясь в темноту, круглое красноватое отражение; пламя, вспыхивая, изредка забрасывало за черту того круга быстрые отблески; тонкий язык света лизнет голые сучья лозника и разом исчезнет; острые, длинные тени, врываясь на мгновенье, в свою очередь, добегали до самых огоньков: мрак боролся со светом. Иногда, когда пламя горело слабее и кружок света суживался, из надвинувшейся тьмы внезапно выставлялась лошадиная голова, гнедая, с извилистой проточиной, или вся белая, внимательно и тупо смотрела на нас, проворно жуя длинную траву, и, снова опускаясь, тотчас скрывалась. Только слышно было, как она продолжала жевать и отфыркивалась. Из освещенного места трудно разглядеть, что делается в потемках, и потому вблизи всё казалось задернутым почти черной завесой; но далее к небосклону длинными пятнами смутно виднелись холмы и леса. Темное чистое небо торжественно и необъятно высоко стояло над нами со всем своим таинственным великолепием. Сладко стеснялась грудь, вдыхая тот особенный, томительный и свежий запах — запах русской летней ночи. Кругом не слышалось почти никакого шума... Лишь изредка в близкой реке с внезапной звучностью плеснет большая рыба и прибрежный тростник слабо зашумит, едва поколебленный набежавшей волной... Одни огоньки тихонько потрескивали. Мальчики сидели вокруг их; тут же сидели и те две собаки, которым так было захотелось меня съесть. Они еще долго не могли примириться с моим присутствием и, сонливо щурясь и косясь на огонь, изредка рычали с необыкновенным чувством собственного достоинства; сперва рычали, а потом слегка визжали, как бы сожалея о невозможности исполнить свое желание. Всех мальчиков было пять: Федя, Павлуша, Ильюша, Костя и Ваня. (Из их разговоров я узнал их имена и намерен теперь же познакомить с ними читателя.) Первому, старшему изо всех, Феде, вы бы дали лет четырнадцать. Это был стройный мальчик, с красивыми и тонкими, немного мелкими чертами лица, кудрявыми белокурыми волосами, светлыми глазами и постоянной полувеселой, полурассеянной улыбкой. Он принадлежал, по всем приметам, к богатой семье и выехал-то в поле не по нужде, а так, для забавы. На нем была пестрая ситцевая рубаха с желтой каемкой; небольшой новый армячок, надетый внакидку, чуть держался на его узеньких плечиках; на голубеньком поясе висел гребешок. Сапоги его с низкими голенищами были точно его сапоги — не отцовские. У второго мальчика, Павлуши, волосы были всклоченные, черные, глаза серые, скулы широкие, лицо бледное, рябое, рот большой, но правильный, вся голова огромная, как говорится, с пивной котел, тело приземистое, неуклюжее. Малый был неказистый — что и говорить! — а все-таки он мне понравился: глядел он очень умно и прямо, да и в голосе у него звучала сила. Одеждой своей он щеголять не мог: вся она состояла из простой замашной рубахи да из заплатанных портов. Лицо третьего, Ильюши, было довольно незначительно: горбоносое, вытянутое, подслеповатое, оно выражало какую-то тупую, болезненную заботливость; сжатые губы его не шевелились, сдвинутые брови не расходились — он словно всё щурился от огня. Его желтые, почти белые волосы торчали острыми косицами из-под низенькой войлочной шапочки, которую он обеими руками то и дело надвигал себе на уши. На нем были новые лапти и онучи; толстая веревка, три раза перевитая вокруг стана, тщательно стягивала его опрятную черную свитку. И ему и Павлуше на вид было не более двенадцати лет. Четвертый, Костя, мальчик лет десяти, возбуждал мое любопытство своим задумчивым и печальным взором. Всё лицо его было невелико, худо, в веснушках, книзу заострено, как у белки: губы едва было можно различить; но странное впечатление производили его большие, черные, жидким блеском блестевшие глаза: они, казалось, хотели что-то высказать, для чего на языке, — на его языке по крайней мере, — не было слов. Он был маленького роста, сложения тщедушного и одет довольно бедно. Последнего, Ваню, я сперва было и не заметил: он лежал на земле, смирнехонько прикорнув под угловатую рогожу, и только изредка выставлял из-под нее свою русую кудрявую голову. Этому мальчику было всего лет семь. Итак, я лежал под кустиком в стороне и поглядывал на мальчиков. Небольшой котельчик висел над одним из огней; в нем варились «картошки». Павлуша наблюдал за ним и, стоя на коленях, тыкал щепкой в закипавшую воду. Федя лежал, опершись на локоть и раскинув полы своего армяка. Ильюша сидел рядом с Костей и всё так же напряженно щурился. Костя понурил немного голову и глядел куда то вдаль. Ваня не шевелился под своей рогожей. Я притворился спящим. Понемногу мальчики опять разговорились. Сперва они покалякали о том и сем, о завтрашних работах, о лошадях; но вдруг Федя обратился к Ильюше и, как бы возобновляя прерванный разговор, спросил его: — Ну, и что ж ты, так и видел домового? — Нет, я его не видал, да его и видеть нельзя, — отвечал Ильюша сиплым и слабым голосом, звук которого как нельзя более соответствовал выражению его лица, — а слышал... Да и не я один. — А он у вас где водится? — спросил Павлуша. — В старой рольне. — А разве вы на фабрику ходите? — Как же, ходим. Мы с братом, с Авдюшкой, в лисовщиках состоим. — Вишь ты — фабричные!.. — Ну, так как же ты его слышал? — спросил Федя. — А вот как. Пришлось нам с братом Авдюшкой, да с Федором Михеевским, да с Ивашкой Косым, да с другим Ивашкой, что с Красных Холмов, да еще с Ивашкой Сухоруковым, да еще были там другие ребятишки; всех было нас ребяток человек десять — как есть вся смена; но а пришлось нам в рольне заночевать, то есть не то чтобы этак пришлось, а Назаров, надсмотрщик, запретил; говорит: «Что, мол, вам, ребяткам, домой таскаться; завтра работы много, так вы, ребятки, домой не ходите». Вот мы остались и лежим все вместе, и зачал Авдюшка говорить, что́, мол, ребята, ну, как домовой придет?.. И не успел он, Авдей-от, проговорить, как вдруг кто-то над головами у нас и заходил; но а лежали-то мы внизу, а заходил он наверху, у колеса. Слышим мы: ходит, доски под ним так и гнутся, так и трещат; вот прошел он через наши головы; вода вдруг по колесу как зашумит, зашумит; застучит, застучит колесо, завертится; но а за́ставки у дворца-то спущены. Дивимся мы: кто ж это их поднял, что вода пошла; однако колесо повертелось, повертелось да и стало. Пошел тот опять к двери наверху да по лестнице спущаться стал, и этак спущается, словно не торопится; ступеньки под ним так даже и стонут... Ну, подошел тот к нашей двери, подождал, подождал — дверь вдруг вся так и распахнулась. Всполохнулись мы, смотрим — ничего... Вдруг, глядь, у одного чана форма зашевелилась, поднялась, окунулась, походила, походила этак по воздуху, словно кто ею полоскал, да и опять на место. Потом у другого чана крюк снялся с гвоздя да опять на гвоздь; потом будто кто-то к двери пошел да вдруг как закашляет, как заперхает, словно овца какая, да зычно так... Мы все так ворохом и свалились, друг под дружку полезли... Уж как же мы напужались о ту пору! — Вишь как! — промолвил Павел. — Чего ж он раскашлялся? — Не знаю; может, от сырости. Все помолчали. — А что, — спросил Федя, — картошки сварились? Павлуша пощупал их. — Нет, еще сыры... Вишь, плеснула, — прибавил он, повернув лицо в направлении реки, — должно быть, щука... А вон звездочка покатилась. — Нет, я вам что, братцы, расскажу, — заговорил Костя тонким голоском, — послушайте-ка, намеднись что тятя при мне рассказывал. — Ну, слушаем, — с покровительствующим видом сказал Федя. — Вы ведь знаете Гаврилу, слободского плотника? — Ну да; знаем. — А знаете ли, отчего он такой всё невеселый, всё молчит, знаете? Вот отчего он такой невеселый. Пошел он раз, тятенька говорил, — пошел он, братцы мои, в лес по орехи. Вот пошел он в лес по орехи да и заблудился; зашел — бог знает куды зашел. Уж он ходил, ходил, братцы мои, — нет! не может найти дороги; а уж ночь на дворе. Вот и присел он под дерево; давай, мол, дождусь утра, — присел и задремал. Вот задремал и слышит вдруг, кто-то его зовет. Смотрит — никого. Он опять задремал — опять зовут. Он опять глядит, глядит: а перед ним на ветке русалка сидит, качается и его к себе зовет, а сама помирает со́ смеху, смеется... А месяц-то светит сильно, так сильно, явственно светит месяц — всё, братцы мои, видно. Вот зовет она его, и такая вся сама светленькая, беленькая сидят на ветке, словно плотичка какая или пескарь, — а то вот еще карась бывает такой белесоватый, серебряный... Гаврила-то плотник так и обмер, братцы мои, а она знай хохочет да его всё к себе этак рукой зовет. Уж Гаврила было и встал, послушался было русалки, братцы мои, да, знать, господь его надоумил: положил-таки на себя крест... А уж как ему было трудно крест-то класть, братцы мои; говорит, рука просто как каменная, не ворочается... Ах ты этакой, а!.. Вот как положил он крест, братцы мои, русалочка-то и смеяться перестала, да вдруг как заплачет... Плачет она, братцы мои, глаза волосами утирает, а волоса у нее зеленые, что твоя конопля. Вот поглядел, поглядел на нее Гаврила, да и стал ее спрашивать: «Чего ты, лесное зелье, плачешь?» А русалка-то как взговорит ему: «Не креститься бы тебе, говорит, человече, жить бы тебе со мной на веселии до конца дней; а плачу я, убиваюсь оттого, что ты крестился; да не я одна убиваться буду: убивайся же и ты до конца дней». Тут она, братцы мои, пропала, а Гавриле тотчас и понятственно стало, как ему из лесу, то есть, выйти... А только с тех пор вот он всё невеселый ходит. — Эка! — проговорил Федя после недолгого молчанья, — да как же это может этакая лесная нечисть хрестиянскую душу спортить, — он же ее не послушался? — Да вот поди ты! — сказал Костя. — И Гаврила баил, что голосок, мол, у ней такой тоненький, жалобный, как у жабы. — Твой батька сам это рассказывал? — продолжал Федя. — Сам. Я лежал на полатях, всё слышал. — Чудно́е дело! Чего ему быть невеселым?.. А, знать, он ей понравился, что позвала его. — Да, понравился! — подхватил Ильюша. — Как же! Защекотать она его хотела, вот что она хотела. Это ихнее дело, этих русалок-то. — А ведь вот и здесь должны быть русалки, — заметил Федя. — Нет, — отвечал Костя, — здесь место чистое, вольное. Одно — река близко. Все смолкли. Вдруг, где-то в отдалении, раздался протяжный, звенящий, почти стенящий звук, один из тех непонятных ночных звуков, которые возникают иногда среди глубокой тишины, поднимаются, стоят в воздухе и медленно разносятся наконец, как бы замирая. Прислушаешься — и как будто нет ничего, а звенит. Казалось, кто-то долго, долго прокричал под самым небосклоном, кто-то другой как будто отозвался ему в лесу топким, острым хохотом, и слабый, шипящий свист промчался по реке. Мальчики переглянулись, вздрогнули... — С нами крестная сила! — шепнул Илья. — Эх вы, вороны! — крикнул Павел, — чего всполохнулись? Посмотрите-ка, картошки сварились. (Все пододвинулись к котельчику и начали есть дымящийся картофель; один Ваня не шевельнулся.) Что же ты? — сказал Павел. Но он не вылез из-под своей рогожи. Котельчик скоро весь опорожнился. — А слыхали вы, ребятки, — начал Ильюша, — что намеднись у нас на Варнавицах приключилось? — На плотине-то? — спросил Федя. — Да, да, на плотине, на прорванной. Вот уж нечистое место, так нечистое, и глухое такое. Кругом всё такие буераки, овраги, а в оврагах всё казюли водятся. — Ну, что такое случилось? сказывай... — А вот что случилось. Ты, может быть, Федя, не знаешь, а только там у нас утопленник похоронен; а утопился он давным-давно, как пруд еще был глубок; только могилка его еще видна, да и та чуть видна: так — бугорочек... Вот на днях зовет приказчик псаря Ермила; говорит: «Ступай, мол, Ермил, на пошту». Ермил у нас завсегда на пошту ездит; собак-то он всех своих поморил: не живут они у него отчего-то, так-таки никогда и не жили, а псарь он хороший, всем взял. Вот поехал Ермил за поштой, да и замешкался в городе, но а едет назад уж он хмелён. А ночь, и светлая ночь: месяц светит... Вот и едет Ермил через плотину: такая уж его дорога вышла. Едет он этак, псарь Ермил, и видит: у утопленника на могиле барашек, белый такой, кудрявый, хорошенький, похаживает. Вот и думает Ермил: «Сем возьму его, — что ему так пропадать», да и слез, и взял его на руки... Но а барашек — ничего. Вот идет Ермил к лошади, а лошадь от него таращится, храпит, головой трясет; однако он ее отпрукал, сел на нее с барашком и поехал опять: барашка перед собой держит. Смотрит он на него, и барашек ему прямо в глаза так и глядит. Жутко ему стало, Ермилу-то псарю: что, мол, не помню я, чтобы этак бараны кому в глаза смотрели; однако ничего; стал он его этак по шерсти гладить, — говорит: «Бяша, бяша!» А баран-то вдруг как оскалит зубы, да ему тоже: «Бяша, бяша...» Не успел рассказчик произнести это последнее слово, как вдруг обе собаки разом поднялись, с судорожным лаем ринулись прочь от огня и исчезли во мраке. Все мальчики перепугались. Ваня выскочил из-под своей рогожи. Павлуша с криком бросился вслед за собаками. Лай их быстро удалялся... Послышалась беспокойная беготня встревоженного табуна. Павлуша громко кричал: «Серый! Жучка!..» Через несколько мгновений лай замолк; голос Павла принесся уже издалека... Прошло еще немного времени; мальчики с недоумением переглядывались, как бы выжидая, что-то будет... Внезапно раздался топот скачущей лошади; круто остановилась она у самого костра, и, уцепившись за гриву, проворно спрыгнул с нее Павлуша. Обе собаки также вскочили в кружок света и тотчас сели, высунув красные языки. — Что там? что такое? — спросили мальчики. — Ничего, — отвечал Павел, махнув рукой на лошадь, — так, что-то собаки зачуяли. Я думал, волк, — прибавил он равнодушным голосом, проворно дыша всей грудью. Я невольно полюбовался Павлушей. Он был очень хорош в это мгновение. Его некрасивое лицо, оживленное быстрой ездой, горело смелой удалью и твердой решимостью. Без хворостинки в руке, ночью, он, нимало не колеблясь, поскакал один на волка... «Что за славный мальчик!» — думал я, глядя на него. — А видали их, что ли, волков-то? — спросил трусишка Костя. — Их всегда здесь много, — отвечал Павел, — да они беспокойны только зимой. Он опять прикорнул перед огнем. Садясь на землю, уронил он руку на мохнатый затылок одной из собак, и долго не поворачивало головы обрадованное животное, с признательной гордостью посматривая сбоку на Павлушу. Ваня опять забился под рогожку. — А какие ты нам, Илюшка, страхи рассказывал, — заговорил Федя, которому, как сыну богатого крестьянина, приходилось быть запевалой (сам же он говорил мало, как бы боясь уронить свое достоинство). — Да и собак тут нелегкая дернула залаять... А точно, я слышал, это место у вас нечистое. — Варнавицы?.. Еще бы! еще какое нечистое! Там не раз, говорят, старого барина видали — покойного барина. Ходит, говорят, в кафтане долгополом и всё это этак охает, чего-то на земле ищет. Его раз дедушка Трофимыч повстречал: «Что, мол, батюшка, Иван Иваныч, изволишь искать на земле?» — Он его спросил? — перебил изумленный Федя. — Да, спросил. — Ну, молодец же после этого Трофимыч... Ну, и что ж тот? — Разрыв-травы, говорит, ищу. Да так глухо говорит, глухо: — разрыв-травы. — А на что тебе, батюшка Иван Иваныч, разрыв-травы? — Давит, говорит, могила давит, Трофимыч: вон хочется, вон... — Вишь какой! — заметил Федя, — мало, знать, пожил. — Экое диво! — промолвил Костя. — Я думал, покойников можно только в родительскую субботу видеть. — Покойников во всяк час видеть можно, — с уверенностью подхватил Ильюша, который, сколько я мог заметить, лучше других знал все сельские поверья... — Но а в родительскую субботу ты можешь и живого увидать, за кем, то есть, в том году очередь помирать. Стоит только ночью сесть на паперть на церковную да всё на дорогу глядеть. Те и пойдут мимо тебя по дороге, кому, то есть, умирать в том году. Вот у нас в прошлом году баба Ульяна на паперть ходила. — Ну, и видела она кого-нибудь? — с любопытством спросил Костя. — Как же. Перво-на́перво она сидела долго, долго, никого не видала и не слыхала... только всё как будто собачка этак залает, залает где-то... Вдруг, смотрит: идет по дорожке мальчик в одной рубашонке. Она приглянулась — Ивашка Федосеев идет... — Тот, что умер весной? — перебил Федя. — Тот самый. Идет и головушки не подымает... А узнала его Ульяна... Но а потом смотрит: баба идет. Она вглядываться, вглядываться — ах ты, господи! — сама идет по дороге, сама Ульяна. — Неужто сама? — спросил Федя. — Ей-богу, сама. — Ну что ж, ведь она еще не умерла? — Да году-то еще не прошло. А ты посмотри на нее: в чем душа держится. Все опять притихли. Павел бросил горсть сухих сучьев на огонь. Резко зачернелись они на внезапно вспыхнувшем пламени, затрещали, задымились и пошли коробиться, приподнимая обожженные концы. Отражение света ударило, порывисто дрожа, во все стороны, особенно кверху. Вдруг откуда ни возьмись белый голубок, — налетел прямо в это отражение, пугливо повертелся на одном месте, весь обливаясь горячим блеском, и исчез, звеня крылами. — Знать, от дому отбился, — заметил Павел. — Теперь будет лететь, покуда на что наткнется, и где ткнет, там и ночует до зари. — А что, Павлуша, — промолвил Костя, — не праведная ли эта душа летела на небо, ась? Павел бросил другую горсть сучьев на огонь. — Может быть, — проговорил он наконец. — А скажи, пожалуй, Павлуша, — начал Федя, — что, у вас тоже в Шаламове было видать предвиденье-то небесное? — Как солнца-то не стало видно? Как же. — Чай, напугались и вы? — Да не мы одни. Барин-то наш, хоша и толковал нам напредки, что, дескать, будет вам предвиденье, а как затемнело, сам, говорят, так перетрусился, что на-поди. А на дворовой избе баба стряпуха, так та, как только затемнело, слышь, взяла да ухватом все горшки перебила в печи: «Кому теперь есть, говорит, наступило светопрестановление». Так шти и потекли. А у нас на деревне такие, брат, слухи ходили, что, мол, белые волки по земле побегут, людей есть будут, хищная птица полетит, а то и самого Тришку увидят. — Какого это Тришку? — спросил Костя. — А ты не знаешь? — с жаром подхватил Ильюша, — ну, брат, откентелева же ты, что Тришки не знаешь? Сидни же у вас в деревне сидят, вот уж точно сидни! Тришка — эвто будет такой человек удивительный, который придет; а придет он, когда наступят последние времена. И будет он такой удивительный человек, что его и взять нельзя будет, и ничего ему сделать нельзя будет: такой уж будет удивительный человек. Захотят его, например, взять хрестьяне; выйдут на него с дубьем, оцепят его, но а он им глаза отведет — так отведет им глаза, что они же сами друг друга побьют. В острог его посадят, например, — он попросит водицы испить в ковшике: ему принесут ковшик, а он нырнет туда, да и поминай как звали. Цепи на него наденут, а он в ладошки затрепещется — они с него так и попадают. Ну, и будет ходить этот Тришка по селам да по городам; и будет этот Тришка, лукавый человек, соблазнять народ хрестиянский... ну, а сделать ему нельзя будет ничего... Уж такой он будет удивительный, лукавый человек. — Ну да, — продолжал Павел своим неторопливым голосом, — такой. Вот его-то и ждали у нас. Говорили старики, что вот, мол, как только предвиденье небесное зачнется, так Тришка и придет. Вот и зачалось предвиденье. Высыпал весь народ на улицу, в поле, ждет, что будет. А у нас, вы знаете, место видное, привольное. Смотрят — вдруг от слободки с горы идет какой-то человек, такой мудреный, голова такая удивительная... Все как крикнут: «Ой, Тришка идет! ой, Тришка идет!» — да кто куды! Староста наш в канаву залез; старостиха в подворотне застряла, благим матом кричит, свою же дворную собаку так запужала, что та с цепи долой, да через плетень, да в лес; а Кузькин отец, Дорофеич, вскочил в овес, присел, да и давай кричать перепелом: «Авось, мол, хоть птицу-то враг, душегубец, пожалеет». Таково-то все переполошились!.. А человек-то это шел наш бочар, Вавила: жбан себе новый купил да на голову пустой жбан и надел. Все мальчики засмеялись и опять приумолкли на мгновенье, как это часто случается с людьми, разговаривающими на открытом воздухе. Я поглядел кругом: торжественно и царственно стояла ночь; сырую свежесть позднего вечера сменила полуночная сухая теплынь, и еще долго было ей лежать мягким пологом на заснувших полях; еще много времени оставалось до первого лепета, до первых шорохов и шелестов утра, до первых росинок зари. Луны не было на небе: она в ту пору поздно всходила. Бесчисленные золотые звезды, казалось, тихо текли все, наперерыв мерцая, по направлению Млечного Пути, и, право, глядя на них, вы как будто смутно чувствовали сами стремительный, безостановочный бег земли... Странный, резкий, болезненный крик раздался вдруг два раза сряду над рекой и спустя несколько мгновений повторился уже далее... Костя вздрогнул. «Что это?» — Это цапля кричит, — спокойно возразил Павел. — Цапля, — повторил Костя... — А что такое, Павлуша, я вчера слышал вечером, — прибавил он, помолчав немного, — ты, может быть, знаешь... — Что ты слышал? — А вот что я слышал. Шел я из Каменной Гряды в Шашкино; а шел сперва всё нашим орешником, а потом лужком пошел — знаешь, там, где он сугибелью выходит, — там ведь есть бучило; знаешь, оно еще всё камышом заросло; вот пошел я мимо этого бучила, братцы мои, и вдруг из того-то бучила как застонет кто-то, да так жалостливо, жалостливо: y-y... y-y... у-у! Страх такой меня взял, братцы мои: время-то позднее, да и голос такой болезный. Так вот, кажется, сам бы и заплакал... Что бы это такое было? ась? — В этом бучиле в запрошлом лете Акима-лесника утопили воры, — заметил Павлуша, — так, может быть, его душа жалобится. — А ведь и то, братцы мои, — возразил Костя, расширив свои и без того огромные глаза... — Я и не знал, что Акима в том бучиле утопили: я бы еще не так напужался. — А то, говорят, есть такие лягушки махонькие, — продолжал Павел, — которые так жалобно кричат. — Лягушки? Ну, нет, это не лягушки... какие это... (Цапля опять прокричала над рекой.) — Эк ее! — невольно произнес Костя, — словно леший кричит. — Леший не кричит, он немой, — подхватил Ильюша, — он только в ладоши хлопает да трещит... — А ты его видал, лешего-то, что ли? — насмешливо перебил его Федя. — Нет, не видал, и сохрани бог его видеть; но а другие видели. Вот на днях он у нас мужичка обошел: водил, водил его по лесу, и всё вокруг одной поляны... Едва-те к свету домой добился. — Ну, и видел он его? — Видел. Говорит, такой стоит большой, большой, темный, скутанный, этак словно за деревом, хорошенько не разберешь, словно от месяца прячется, и глядит, глядит глазищами-то, моргает ими, моргает... — Эх ты! — воскликнул Федя, слегка вздрогнув и передернув плечами, — пфу!.. — И зачем эта погань в свете развелась? — заметил Павел. — Не понимаю, право! — Не бранись: смотри, услышит, — заметил Илья. Настало опять молчание. — Гляньте-ка, гляньте-ка, ребятки, — раздался вдруг детский голос Вани, — гляньте на божьи звездочки, — что пчелки роятся! Он выставил свое свежее личико из-под рогожи, оперся на кулачок и медленно поднял кверху свои большие тихие глаза. Глаза всех мальчиков поднялись к небу и не скоро опустились. — А что, Ваня, — ласково заговорил Федя, — что, твоя сестра Анютка здорова? — Здорова, — отвечал Ваня, слегка картавя. — Ты ей скажи — что́ она к нам, отчего не ходит?.. — Не знаю. — Ты ей скажи, чтобы она ходила. — Скажу. — Ты ей скажи, что я ей гостинца дам. — А мне дашь? — И тебе дам. Ваня вздохнул. — Ну, нет, мне не надо. Дай уж лучше ей: она такая у нас добренькая. И Ваня опять положил свою голову на землю. Павел встал и взял в руку пустой котельчик. — Куда ты? — спросил его Федя. — К реке, водицы зачерпнуть: водицы захотелось испить. Собаки поднялись и пошли за ним. — Смотри, не упади в реку! — крикнул ему вслед Ильюша. — Отчего ему упасть? — сказал Федя, — он остережется. — Да, остережется. Всяко бывает: он вот нагнется, станет черпать воду, а водяной его за руку схватит да потащит к себе. Станут потом говорить: упал, дескать, малый в воду... А какое упал?.. Во-вон, в камыши полез, — прибавил он, прислушиваясь. Камыши точно, раздвигаясь, «шуршали», как говорится у нас. — А правда ли, — спросил Костя, — что Акулина-дурочка с тех пор и рехнулась, как в воде побывала? — С тех пор... Какова теперь! Но а говорят, прежде красавица была. Водяной ее испортил. Знать, не ожидал что ее скоро вытащут. Вот он ее, там у себя на дне, и испортил. (Я сам не раз встречал эту Акулину. Покрытая лохмотьями, страшно худая, с черным, как уголь, лицом, помутившимся взором и вечно оскаленными зубами, топчется она по целым часам на одном месте, где-нибудь на дороге, крепко прижав костлявые руки к груди и медленно переваливаясь с ноги на ногу, словно дикий зверь в клетке. Она ничего не понимает, что бы ей ни говорили, и только изредка судорожно хохочет.) — А говорят, — продолжал Костя, — Акулина оттого в реку и кинулась, что ее полюбовник обманул. — От того самого. — А помнишь Васю? — печально прибавил Костя. — Какого Васю? — спросил Федя. — А вот того, что утонул, — отвечал Костя, — в этой вот в самой реке. Уж какой же мальчик был! и-их, какой мальчик был! Мать-то его, Феклиста, уж как же она его любила, Васю-то! И словно чуяла она, Феклиста-то, что ему от воды погибель произойдет. Бывало, пойдет-от Вася с нами, с ребятками, летом в речку купаться, — она так вся и встрепещется. Другие бабы ничего, идут себе мимо с корытами, переваливаются, а Феклиста поставит корыто наземь и станет его кликать: «Вернись, мол, вернись, мой светик! ох, вернись, соколик!» И как утонул, господь знает. Играл на бережку, и мать тут же была, сено сгребала; вдруг слышит, словно кто пузыри по воде пускает, — глядь, а только уж одна Васина шапонька по воде плывет. Ведь вот с тех пор и Феклиста не в своем уме: придет да и ляжет на том месте, где он утоп; ляжет, братцы мои, да и затянет песенку, — помните, Вася-то всё такую песенку певал, — вот ее-то она и затянет, а сама плачет, плачет, горько богу жалится... — А вот Павлуша идет, — молвил Федя. Павел подошел к огню с полным котельчиком в руке. — Что, ребята, — начал он, помолчав, — неладно дело. — А что? — торопливо спросил Костя. — Я Васин голос слышал. Все так и вздрогнули. — Что ты, что ты? — пролепетал Костя. — Ей-богу. Только стал я к воде нагибаться, слышу вдруг зовут меня этак Васиным голоском и словно из-под воды: «Павлуша, а Павлуша!» Я слушаю; а тот опять зовет: «Павлуша, подь сюда». Я отошел. Однако воды зачерпнул. — Ах ты, господи! ах ты, господи! — проговорили мальчики, крестясь. — Ведь это тебя водяной звал, Павел, — прибавил Федя... — А мы только что о нем, о Васе-то, говорили. — Ах, это примета дурная, — с расстановкой проговорил Ильюша. — Ну, ничего, пущай! — произнес Павел решительно и сел опять, — своей судьбы не минуешь. Мальчики приутихли. Видно было, что слова Павла произвели на них глубокое впечатление. Они стали укладываться перед огнем, как бы собираясь спать. — Что это? — спросил вдруг Костя, приподняв голову. Павел прислушался. — Это кулички летят, посвистывают. — Куда ж они летят? — А туда, где, говорят, зимы не бывает. — А разве есть такая земля? — Есть. — Далеко? — Далеко, далеко, за теплыми морями. Костя вздохнул и закрыл глаза. Уже более трех часов протекло с тех пор, как я присоседился к мальчикам. Месяц взошел наконец; я его не тотчас заметил: так он был мал и узок. Эта безлунная ночь, казалось, была всё так же великолепна, как и прежде... Но уже склонились к темному краю земли многие звезды, еще недавно высоко стоявшие на небе; всё совершенно затихло кругом, как обыкновенно затихает всё только к утру: всё спало крепким, неподвижным, передрассветным сном. В воздухе уже не так сильно пахло, — в нем снова как будто разливалась сырость... Недолги летние ночи!.. Разговор мальчиков угасал вместе с огнями... Собаки даже дремали; лошади, сколько я мог различить, при чуть брезжущем, слабо льющемся свете звезд, тоже лежали, понурив головы... Сладкое забытье напало на меня; оно перешло в дремоту. Свежая струя пробежала по моему лицу. Я открыл глаза: утро зачиналось. Еще нигде не румянилась заря, но уже забелелось на востоке. Всё стало видно, хотя смутно видно, кругом. Бледно-серое небо светлело, холодело, синело; звезды то мигали слабым светом, то исчезали; отсырела земля, запотели листья, кое-где стали раздаваться живые звуки, голоса́, и жидкий, ранний ветерок уже пошел бродить и порхать над землею. Тело мое ответило ему легкой, веселой дрожью. Я проворно встал и подошел к мальчикам. Они все спали как убитые вокруг тлеющего костра; один Павел приподнялся до половины и пристально поглядел на меня. Я кивнул ему головой и пошел восвояси вдоль задымившейся реки. Не успел я отойти двух верст, как уже полились кругом меня по широкому мокрому лугу, и спереди по зазеленевшимся холмам, от лесу до лесу, и сзади по длинной пыльной дороге, по сверкающим, обагренным кустам, и по реке, стыдливо синевшей из-под редеющего тумана, — полились сперва алые, потом красные, золотые потоки молодого, горячего света... Всё зашевелилось, проснулось, запело, зашумело, заговорило. Всюду лучистыми алмазами зарделись крупные капли росы; мне навстречу, чистые и ясные, словно тоже обмытые утренней прохладой, принеслись звуки колокола, и вдруг мимо меня, погоняемый знакомыми мальчиками, промчался отдохнувший табун... Я, к сожалению, должен прибавить, что в том же году Павла не стало. Он не утонул: он убился, упав с лошади. Жаль, славный был парень!

«Бежин луг» входит в цикл рассказов «Записки охотника». Значение книги Тургенева «Записки охотника», вобравшей в себя множество рассказов о жизни русских людей, огромно для русской литературы. Каждый рассказ - грань этой жизни, следовательно, вся книга представляет собой живую многообразную картину русской провинции, деревни. В цикл «Записки охотника» входят следующие рассказы: «Хорь и Калиныч»; «Ермолай и мельничиха»; «Малиновая вода»; «Уездный лекарь»; «Мой сосед Радилов»; «Однодворец Овсянников»; «Льгов»; «Бежин луг»; «Касьян с Красивой мечи»; «Бурмистр»; «Контора»; «Бирюк»; «Два помещика»; «Лебедянь»; «Татьяна Борисовна и ее племянник»; «Смерть»; «Певцы»; «Петр Петрович Каратаев»; «Свидание»; «Гамлет Щигровского уезда»; «Чертопханов и Недопюскин»; «Конец Чертопханова»; «Живые мощи»; «Стучит!»; «Лес и степь».

Главные герои «Записок охотника» — простые люди, русские крестьяне, они проявляются в рассказах как личности, имеющие свою судьбу и уникальный характер. Особенность и новаторство подхода Тургенева к крестьянской теме состоит в том, что он изобразил крестьян как живую душу нации.

Для выражения этой мысли писатель прибегает к яркому идейно-композиционному приему: рассказчиком в книге является охотник, бродящий с ружьем по уезду и оказывающийся непосредственным наблюдателем описываемых им позже событий: «В начале августа жары часто стоят нестерпимые. В это время, от двенадцати до трех часов, самый решительный и сосредоточенный человек не в состоянии охотиться и самая преданная собака начинает «чистить охотнику шпоры», то есть идет за ним шагом, болезненно прищурив глаза и преувеличенно высунув язык, а в ответ на укоризны своего господина униженно виляет хвостом и выражает смущение на лице, но вперед не подвигается.

Именно в такой день случилось мне быть на охоте. Долго противился я искушению прилечь где-нибудь в тени хоть на мгновение; долго моя неутомимая собака продолжала рыскать по кустам, хотя сама, видимо, ничего не ожидала путного от своей лихорадочной деятельности. Удушливый зной принудил меня, наконец, подумать о сбережении последних наших сил и способностей. Кое-как дотащился я до речки Исты, уже знакомой моим снисходительным читателям, спустился с кручи и пошел по желтому и сырому песку в направлении ключа, известного во всем околотке под названием «Малиновой воды»…» Первый рассказ, открывший будущую книгу о народе, был «Хорь и Калиныч» (1847).

Название раздела говорит, что Тургенев еще не вполне осознавал глубину и серьезность своего рассказа и его роль для будущего творчества, хотя в «Хоре и Калиныче» были впервые созданы типы национального характера в крестьянской среде. Впоследствии замысел произведения расширялся, и Тургенев в течение пяти лет создал галерею ситуаций и характеров, обращаясь к вечным темам литературы: национальный характер («Хорь и Калиныч»), родина («Лес и степь»), тайна («Бежин луг»), любовь («Свидание»), творчество («Певцы»). Тематика и проблематика рассказа «Бежин луг». Природа и герой - главная тема как «Бежина луга», так и «Записок…» в целом. Но одних «Записок охотника» явно недостаточно. Важно посмотреть на «Бежин луг» в контексте размышлений Тургенева о соотношении склада народного характера и природы, о поэтике описаний, т. е. о том, как описать природу, как описать народный характер.

«Подслушать, подсмотреть» или дать «стройную и широкую картину»? Последнее, по Тургеневу, «ближе к делу и вернее». Так вьшвляются в рассказе «Бежин луг» два момента: Эстетическая концепция природы у Тургенева включает в себя народное толкование стихийных сил природы; Природа у него - стихия таинственного и непознанного для человека, хотя в самой природе, по замечанию писателя, «нет ничего ухищренного и мудреного». Фольклорные мотивировки позволяют Тургеневу в данном случае свести в единое художественное целое «полюса» природы. Тургенев своим миропониманием предвосхищал новую литературу конца XIX - начала XX столетия, новый тип писателя. И вовне, и в самом человеке им допускалась непознанность мира; без этого допущения остановилась бы наша духовная работа, остановился бы сам мир, поскольку непознанность, по мысли Тургенева, согласна и природе вещей, и природе нашего сознания.

Что же представляют собой полюса природы у Тургенева и как они между собою «примиряются»? Мы видим «простоту и величие» тургеневской природы, которая, по словам писателя, «никогда ничем не щеголяет, не кокетничает»; «в самых своих прихотях она добродушна». Но та же природа оказывается у Тургенева неиссякаемым источником поэтической силы именно потому, что как бы не раскрывает себя: не подпускает совсем близко, лишь избранному позволяет «заглянуть в себя», нередко беря за то жестокую плату (например, гибель Павлуши). Своеобразие сюжета и конфликта.

Своеобразие и поэтическое обаяние «Бежина луга» заключается в том, что столкновение противоположных начал рассказа (в другом произведении мы могли бы 114 Это обозначить как конфликт) проведено вне системы полярных отношений героев. Сам по себе сюжет рассказа, на уровне отношений героев, не содержит конфликтного момента и укладывается в схему ничем не замечательного случая из охотничьих буден. Рассказчик, охотник, случайно заблудился и был вынужден скоротать ночь вместе с несколькими деревенскими мальчиками на Бежином лугу. Истории про нечистую силу, которыми мальчики заполняют время в ночном и которые занимают большую часть рассказа, также не противоречат одна другой.

Больше того, это истории с подхватом: один начинает, второй поддерживает, продолжает. Не случайно здесь упоминание о «запевале» (Феде «приходилось быть запевалой»). Характерно, что «зачины» ночных историй имеют довольно схожие формы и даже содержат одни и те же словечки («Нет, я вам что, братцы, расскажу, - заговорил Костя тонким голоском, - послушайте-ка, намеднись, что тятя при мне рассказывал»; «А слыхали вы, ребятки, - начал Ильюша, - что намеднись у нас на Варнавицах приключилось?»). Как же возникает драматическое напряжение сюжета, откуда берется остро ощущаемая конфликтность и даже трагизм рассказа?

В «Бежине луге» структурно значимы столкновения противоположных стихий: ночи и дня, мрака и света, тревоги и покоя, непостижимых злых сил и ясных, добрых: «Я нашел и настрелял довольно много дичи; наполненный ягдташ немилосердно резал мне плечо; но уже вечерняя заря погасала, и в воздухе, еще светлом, хотя не озаренном более лучами закатившегося солнца, начинали густеть и разливаться холодные тени, когда я решился наконец вернуться к себе домой. Быстрыми шагами прошел я длинную «площадь» кустов, взобрался на холм и, вместо ожиданной знакомой равнины с дубовым леском направо и низенькой белой церковью в отдалении, увидал совершенно другие, мне не известные места.

У ног моих тянулась узкая долина; прямо, напротив, крутой стеной возвышался частый осинник. Я остановился в недоумении, оглянулся… «Эге! - подумал я, - да это я совсем не туда попал: я слишком забрал вправо», - и, сам дивясь своей ошибке, проворно спустился с холма. Меня тотчас охватила неприятная, неподвижная сырость, точно я вошел в погреб; густая высокая трава на дне долины, вся мокрая, белела ровной скатертью; ходить по ней было как-то жутко.

Я поскорей выкарабкался на другую сторону и пошел, забирая влево, вдоль осинника. Летучие мыши уже носились над его заснувшими верхушками, таинственно кружась и дрожа на смутно-ясном небе; резво и прямо пролетел в вышине запоздалый ястребок, спеша в свое гнездо. «Вот как только я выйду на тот угол, - думал я про себя, - тут сейчас и будет дорога, а с версту крюку я дал!» Я добрался наконец до угла леса, но там не было никакой дороги: какие-то некошеные, низкие кусты широко расстилались передо мною, а за ними, далеко-далеко, виднелось пустынное поле…».

Конфликтен и необычен его финал. В рассказе, собственно, не один, а два финала. Первый - мажорное сообщение о наступившем новом дне: «Не успел я отойти двух верст, как… полились сперва алые, потом красные, золотые потоки молодого, горячего света… Все зашевелилось, проснулось, запело, зашумело, заговорило. Всюду лучистыми алмазами зарделись крупные капли росы; мне навстречу, чистые и ясные, словно тоже обмытые утренней прохладой, принеслись звуки колокола, и вдруг мимо меня, погоняемый знакомыми мальчиками, промчался отдохнувший табун…». Рассказ, казалось бы, обрел сюжетную завершенность, но - не получил конца. Интуитивно ощущаешь, что настоящий финал - в трех последних строчках, которые писатель прибавляет к предыдущим словно бы с некоторым недоумением, неохотно: «Я, к сожалению, должен прибавить, что в том же году Павла не стало.

Он не утонул: он убился, упав с лошади. Жаль, славный был парень!» Это - последние слова рассказа, которые сообщают ему, несмотря на их кажущуюся необязательность, несмотря на то, что они вновь «размыкают» сюжет, подлинную художественную завершенность. Образ Павлуши. В системе отношений героев и природы Павел оказывается связующим звеном между спящими мальчиками и покидающим их рассказчиком, между отступающим ночным мраком и наступающим днем. В пограничный час между ночью и утром, когда все затихает в «крепком, неподвижном, передрассветном сне», фигура бодрствующего мальчика с пристальным взглядом особенно значительна. Павлуша по-особому вьщелен - не только рассказчи- ком-охотником, но и товарищами и как бы самой природой.

Он единственный из мальчиков, кого рассказчик открыто наделяет своим к нему отношением: «Малый был неказистый - что и говорить! - а все-таки он мне понравился: глядел он очень умно и прямо, да и в голосе у него звучала сила». Мальчики наиболее уважительно реагируют на реплики именно Павла, в споре ждут его мнения. Сам рассказчик постоянно держит Павлушу в поле своего зрения, в кульминационных моментах повествования сосредоточивает внимание на реплике или жесте мальчика. Появляется живое «я» рассказчика-охотника, и думается, что это важные моменты повествования, в которые совершенно явственно звучит голос самого Тургенева: «Я невольно полюбовался Павлушей. Он был очень хорош в это мгновение». Через несколько строчек: «Что за славный мальчик!» - думал я, глядя на него».

И еще через несколько строчек - замечание не только восторженное, но профессиональное охотничье: «Садясь на землю, уронил он руку на мохнатый затылок одной из собак, и долго не поворачивало головы обрадованное животное, с признательной гордостью посматривая сбоку на Павлушу». Рассказчик-охотник знает цену гордости собаки за достойного хозяина. Эта гордость обращена к мальчику. И думается, что здесь, как и в трех подряд повторяющихся похвалах герою (что вообще Тургеневу мало свойственно), высшая точка нарушения Тургеневым своей обычной авторской сдержанности, «спрятанности» за рассказчика.

Совершенно ясно, что перед нами явление неординарное: мальчик незаурядный, одаренный способностью шагнуть за черту привычного, безопасного, допустимого («Однако воды зачерпнул»). Именно потому к концу повествования «Бежина луга», рассказа об удивительной, загадочной июльской ночи, линия Павлуши становится ведущей сюжетной линией. На ней особенно близко и ощутимо сходятся природа и герой. Вбирая в себя другие сюжетные линии (в том числе и линию рассказчика), она сообщает всему повествованию и финалу рассказа многозначность и глубокую перспективу смыслов.

Художественное своеобразие рассказа. Взаимосвязь природы и героя в «Бежине луге» остро ощущается в особой ритмичности повествования, в композиционных «переломах» рассказа, его эмоционально насыщенных эпизодах. Как мы увидим дальше, эта ритмичность опять-таки определеннее всего соотносится с образом Павла, поскольку последовательность рассказываемых историй направляется репликами мальчика, его одобрением или неодобрением. Вслушаемся в ритм рассказа: «Был прекрасный июльский день, один из тех дней, которые случаются только тогда, когда погода установилась надолго». Не только это замечание о погоде, но сам ритм первой фразы обещают неторопливость, стабильность дальнейшего повествования. Тем неожиданнее первый «сбой» в спокойном течении рассказа.

Когда вечерняя заря начала гаснуть и рассказчик решил повернуть домой, он неожиданно обнаружил, что заблудился. Плавное повествование, изобилующее глаголами со значением протяженности, замедленности, незаконченности («не изменяется во весь день», «кое-где протянутся»), резко меняется на решительное, сиюминутное, завершенное («я остановился… оглянулся»; «меня тотчас охватила неприятная… сырость»; «я поскорей выкарабкался»; «резво и прямо пролетел в вышине… ястребок» и тд.).

Этот ритмический и интонационный перепад обусловлен эмоционально: скопившимися в этом месте повествования балладными мотивами и образами. «Жутко» белеет «ровной скатертью» мокрая трава на дне долины; летучие мыши «таинственно» кружатся над «заснувшими верхушками» леса; «пустынное поле» расстилается перед путником. Охотником, сбившимся с пути, овладевает «странное чувство» нереальности: действительность осязаемо переходит для него в «притчу», в финале которой - «страшная бездна», разверзшаяся под ногами: «Что за притча?..

Да где же я?»; «Да как же это я сюда зашел? Так далеко?.. Странно!»; «Да где же это я?» - повторил я опять вслух…»; «Странное чувство тотчас овладело мной»; «Я все шел и уже собирался было прилечь где-нибудь до утра, как вдруг очутился: над страшной бездной. Я быстро отдернул занесенную ногу и, сквозь едва прозрачный сумрак ночи, увидел далеко под собою огромную равнину». Легко заметить, как в унисон «проявляют» здесь себя природа и герой. Их общность осуществляется на уровне авторском, т. е. в том слое повествования, который равным образом принадлежит и рассказчику, и автору: «Ночь приближалась и росла»; «с каждым мгновением надвигаясь громадными клубами, вздымался угрюмый мрак»; «на дне лощины торчало стоймя несколько больших белых камней, - казалось, они сползлись туда для тайного совещания».

Паузы, подчеркивающие тревожную напряженность, восклицания, балладные «вдруг», атмосфера таинственности - все это вовлечено в авторское задание одушевить природу. Природа в этой части повествования, подобно тому как в балладе, вступает в сюжет как бы прямым участником событий. Но вот перед нами - новый сюжетный поворот. Рассказчик, присмотревшись к огням на дне равнины, замечает людей. Меняется ритм и тон повествования.

Следующая же фраза (рассказчик вновь обретает привычную реальность) звучит интонационно как вздох облегчения: «Я узнал наконец, куда я зашел». Теперь ночная природа будет овеяна присутствием людей. Ее «балладные», причудливые видения отступят к «черте того круга», где «мрак боролся со светом». Таинственность природы вьывится через иные, мажорные, эмоциональные оттенки: через торжественно-великолепное, озаряющее душу, «сладко стесняющее грудь». («Темное, чистое небо торжественно и необъятно высоко стояло над нами со всем своим таинственным великолепием».) Лейтмотивом станет не мрак, а свет: пламя костра, «тонкий язык света», «быстрые отблески» огня, огоньки, которые «тихонько потрескивают» и сообщают окружающему умиротворенность и покой.

Именно в этой части повествования таинственность перейдет из мира ночной природы в мир мальчиков, в их рассказы, вновь соединив сюжетно и эмоционально природу и героев. Из ночного мрака, из-за очерченного пламенем и отблесками костра круга, живущая своей жизнью природа будет давать знать о себе балладными всплесками, тревожно-таинственными сигналами. Эти сигналы (с обязательным балладным «вдруг») отмечают в повествовании грань каждой очередной чудесной истории, усложняя и как бы одушевляя ее смысл. Подтвердим это примерами. После рассказа Кости о русалке: «Все смолкли.

Вдруг, где-то в отдалении, раздался протяжный, звенящий, почти стенящий звук, один из тех непонятных ночных звуков, которые возникают иногда среди глубокой тишины, поднимаются, стоят в воздухе и медленно разносятся, наконец, как бы замирая. Прислушаешься - и как будто нет ничего, а звенит» (вспомним «тоненький, жалобный» голосок русалки, которая появилась перед Гаврилой - плотником в ночном лесу неизвестно откуда и пропала неизвестно куда. И с тех пор Гаврила «все невеселый ходит»). Еще пример. Иль - юша рассказывает о «нечистом месте» на плотине, где похоронен утопленник.

Проезжая ночью через плотину, псарь Ермил увидел «кудрявого, хорошенького» барашка, оказавшегося потом - дьяволом». «А баран-то вдруг как оскалит зубы, да ему тоже: «Бяша, бяша…» Не успел Илюпía произнести это последнее слово, как вдруг обе собаки разом поднялись, с судорожным лаем ринулись прочь от огня и исчезли во мраке» (словно следуя какому-то непонятному мальчикам призыву извне). В этих кульминационных точках повествования на первом плане всегда оказывается фигура Павла, что является чрезвычайно важным моментом поэтики рассказа. Мальчик своими бодрыми репли - кгши, всем поведением своим каждый раз развевает набегающее из ночного мрака облако страха, мужественно ему противостоит. Переводя внимание с жутковатых историй (в которые мальчики отчасти верят) на реальное, близкое и понятное, Павел соединяет собою две СТИХИИ: мрака и света. Вот примеры. После русалочьей истории 120 Кости и «стенящего», непонятного ночного звука «мальчики переглянулись, вздрогнули…

С нами крестная сила! - шепнул Илья. Эх вы, вороны! - крикнул Павел,- чего всполохнулись? Посмотрите-ка, картошки сварились…» А когда по окончании истории о барашке, по-дьявольски оскалившем зубы, собаки «ринулись прочь от огня», Павел в мгновение ока бросился вслед за ними навстречу непонятной опасности.

«- Что там? что такое? - спросили мальчики вернувшегося Павла. Ничего, - отвечал Павел, махнув рукой на лошадь, - так, что- то собаки зачуяли. Я думал, волк…». Особенно впечатляюще поведение Павла в конце рассказа. Он отправился с котелком к реке, чтобы набрать воды, а мальчики, заговорив о водяном, вспомнили, как утонул недавно маленький Вася.

«- А вот Павлуша идет, - молвил Федя. Павел подошел к огню с полным котельчиком в руке. Что, ребята, - начал он, помолчав, - неладно дело. А что? - торопливо спросил Костя.

Я Васин голос слышал. Все так и вздрогнули. Что ты, что ты? - пролепетал Костя. Ей-богу. Только стал я к воде нагибаться, слышу вдруг зовут меня этак Васиным голоском и словно из-под воды: «Павлуша, а Павлуша, подь сюда». Я отошел. Однако воды зачерпнул.

Ах ты, господи! ах ты, господи! - проговорили мальчики, крестясь. Ведь это тебя водяной звал, Павел, - прибавил Федя… - А мы только что о нем, о Васе-то, говорили. Ну, ничего, пущай!

Произнес Павел решительно и сел опять, - своей судьбы не минуешь». Смысл финала рассказа. Почему же гибнет Павел? Как возникает в сознании Тургенева, размышляющего о природе и месте человека в ней, ощущение трагизма незаурядной личности? Вопрос о гармонии человека и окружающего его мира природы - главный вопрос, выявляемый самой структурой «Бежина луга». Композиционное «равновесие» рассказа создается равновесием природы и героя в нем. Равновесие это сложное: природа втягивает героя в свой круговорот, но герой неизбежно ей противостоит. Тургенев в «Бежине луге» одушевляет силы природы, вводит их в сюжет драматичным столкновением с героем.

Именно потому сообщение о гибели Павла в финале - не случайно оброненные слова, а одна из главных закономерностей построения рассказа. В философской концепции произведения Павел противостоит миру «неведомого», «тайным силам» природы. Выходя за уровень среднего, стабильного, устойчивого, он является тем новым, за счет которого осуществляется целостность жизни, или, по выражению Тургенева, «общая гармония», «одна мировая жизнь». В «Бежине луге» связь законов равновесия в природе с законами равновесия произведения удивительна! Как есть свои изгибы, изломы, неожиданности, свои «вдруг» в природе, так есть они в рассказе. Эпичность «Бежина луга» лирическая: точность описаний соединяется с зыбкостью контуров фантастического образа; беспристрастность наблюдений - с высоким поэтическим одушевлением; ясная логика - с множественностью, «обертонностью» значений.

Рассказ «Бежин луг» в оценке критиков и литературоведов. «Роль поэзии сказок и легенд, значение песенного творчества в жизни народа Тургенев особенно ярко изобразил в «Бежином луге» и «Певцах». В сознании крестьянских детей впечатления природы гармонируют с поэтическими вымыслами народной фантазии о домовом, русалке, разрыв-траве, о лешем. Этот интерес к легендам и сказкам, чуткость героев рассказа ко всему поэтически-прекрасному в природе говорит об их одаренности» (Н. Г. Чернышевский).

«Я рад, что эта книга вышла; мне кажется, что она останется моей лептой, внесенной в сокровищницу русской литературы, говоря слогом школьных книг» (И. С. Тургенев). «Тургенев, создавший в «Записках охотника» ряд живых миниатюр крепостного быта, конечно, не дал бы литературе тонких, мягких, полных классической простоты и истинно реальной правды, очерков мелкого барства, крестьянского люда и неподражаемых пейзажей русской природы, если б с детства не пропитался любовью к родной почве своих полей, лесов и не сохранил в душе образа страданий населяющего их люда» (И.А. Гончаров).

0 / 5. 0